Дневники мэтра Шабли (СИ). Страница 1

Вера  Камша

ДНЕВНИКИ  МЭТРА  ШАБЛИ

4 день месяца Летних Волн 389 года круга Скал.

Итак, все стало ясно раз и навсегда. Ученый без гроша за душой не смеет претендовать на родство с господином ректором, ведь дочь господина ректора просто обязана стать баронессой. Я видел жениха: грубое, вульгарное животное. Господин барон Штефан Хелльвальдер будут изменять жене со служанками, махать шпагой, вонять вином и конским потом, но какое это имеет значения, если он дворянин?! Белая кость, голубая кровь, владения в Ноймаринен и родство с графами Гогенлоэ. Смею ли я удивляться, что белокурая Ортанс отдала этому совершенству руку, а ее родители плакали от умиления. Свадьба, разумеется, будет в Олларии, где родичи жениха уже сняли дом.

Балы, травля, игры - до чего ж наше дворянство охоче до пустых забав, и это когда ученые видят мясо только по праздникам и годами ходят в одних башмаках. Разумеется, господина ректора и господ магнусов факультетов и старших магистров это не касается - у них есть все, но им нужны титулы, они желают сидеть за одни столом с полуграмотными бездельниками, чьи предки в свое время догадались ограбить тех, кто не умел махать мечами.

Ортанс покраснела и сказала, что сожалеет, но воля папеньки… Если б только папеньки! В глазах, за которые я готов был тысячу тысяч раз умереть, да что там умереть, отказаться от того, что мне всего дороже, от моей науки, читалось: я стану баронессой! Прав, тысячу раз прав Вальтер Дидерих, сказавший, что «тщеславье женское сильней мужского, как лис сильней убогого зайчонка». Что ж, невеста получит ко дню свадьбы достойный ее подарок, а у меня остается моя наука и моя книга. Их у меня не отнимет никто. Увы, в последний год я забросил литературные труда, поддавшись очарованию никчемного и пустого создания, но теперь я знаю цену женскому тщеславию.

27 день месяца Осенних скал 392 года круга Скал.

Я полагал, что у меня остается моя работа, но господин ректор лишил меня и ее. Мне, лучшему знатоку талигойской поэзии и драмы, предстоит обучать недорослей, не знающих, куда впадает Рассанна и чем анапест отличается от амфибрахия!

Господин ректор улыбался, когда говорил, что не мог предложить столь замечательную вакансию женатому человеку, так как это потребовало бы разлуки с семейством, но поскольку я холост и в ближайшее время не намерен жениться… В ближайшее время?! Я никогда не женюсь, не утоплю свое призвание в ворохе женских юбок и чепцов, но отдать шестнадцать лет жизни юным мерзавцам?! Отец Ортанс бил наверняка - если б я отказался, мне пришлось бы возмещать деньги, затраченные короной на мое обучение в Академии, но откуда мне, жалкому подкидышу, найти восемь тысяч таллов? Я не сановный вор, не обдирающая крестьян скотина и не жирный епископ. Бежать? Но разве я смогу бросить мои рукописи и мои книги?! Что ж, я поеду в Лаик и буду вколачивать в пустые головы азы стихосложения и землеописания, а меня за это станут кормить и платить по пятьдесят таллов в месяц. Адуанам и стражникам платят больше, но когда это в Талиге ум ценился выше кулака, а перо дороже мушкета?

23 день месяца Осенних Скал 392 года круга Скал.

Я подъехал к воротам Лаик около полудня. Был отвратительный, дождливый день, как нельзя лучше подходящий к моему настроению. Возница остановил повозку у моста и долго ругался с двумя стражниками, которым не хотелось выходить под дождь и открывать ворота ради какого-то ментора. Они ждали подачки, но я изрядно потратился на книги. Раньше я пользовался библиотекой Академии, теперь мне предстояло обходиться тем, что я привез с собой. Я оставил себе ровно столько денег, сколько стоили наем двух крытых повозок, но разве объяснишь это раскормленным хамам? К счастью, мои возницы оказался настойчивым, не прошло и получаса, как мы въехали в парк.

Разумеется, я видел Лаик на гравюрах, но никакое изображение не в силах передать всей чудовищности этого сооружения, вмещавшего не менее тысячи монахов. Единственным достойным деянием Франциска Оллара стало изгнание из Талига толп мракобесов, ханжей и святош, веками беззастенчиво объедавших народ и давивших свободу мысли. Увы, вместо того, чтоб разделить монастырские земли между бедняками, Франциск раздарил их своим фаворитам, позабывшим о своих истоках и перенявших замашки знати.

Бывшие аббатства перестраивались под баронские и графские замки, но Лаик эта судьбу миновала: узурпатору пришло в голову отобрать у приспешников Раканов наследников и воспитать из них слуг новой династии. Биографы Франциска превозносят мудрость и благородство самозванного короля, якобы протянувшего руку поверженному врагу, но о каком благородстве идет речь? Оллар превратил аббатство святого Танкреда в тюрьму для заложников, накрепко связав руки родителям мальчиков. Все разговоры об унарском братстве были, есть и будут красивой, хорошо оплаченной ложью.

Я не удивляюсь, что про Лаик рассказывают страшные истории, где и водиться призракам, как ни в этом безнадежном месте. Когда-нибудь я напишу книгу, и в ней найдет свое отражение дождливый осенний день, облетевший угрюмый парк, подернутый рябью пруд и глядящийся в него дом. Я несуеверен, но при виде тонущей в сумраке лестницы, забранных решетками окон и тяжелых дубовых дверей мне стало не по себе. Впечатление усугубили слуги, похожие друг на друга, как горошины из одного стручка.

Я не слишком хорошо вижу, и обитатели Лаик в полумраке казались мне даже не братьями - чередой отражений в мутных дешевых зеркалах. Я спросил маленького, остроносого человечка, показавшего мне мои комнаты, не родственник ли он остальным, а в ответ получил рассказ о пяти бывших монахах, оставшихся в Лаик в качестве слуг. Они сложили с себя сан и обзавелись семьями, их дети и дети их детей также не захотели покидать насиженное место.

За почти четыреста лет все превратились в родственников, а браки между родственниками улучшению породы не способствуют. Неудивительно, что нынешние обитатели поместья невзрачны, тщедушны и невысоки ростом. Я довольно скромного роста, но в сравнении с ними я барон из Бергмарк.

Я попросил своего провожатого показать мне дом, и тот без лишних разговоров взял свечу и повел меня бесконечными коридорами. Здание было большим и запутанным, хоть и не столь огромным, как казалось снаружи. Ошибка объяснялась наличием нескольких внутренних дворов. В один из них выходят окна моих комнат, и я сомневаюсь, что когда-нибудь сюда заглянет солнце. Во всем остальном моя обитель выглядит сносно. Слуга (его зовут Харви Фейлс), помог мне распаковать мои вещи, но книгами я займусь сам, благо время у меня есть. Другие менторы и капитан еще не вернулись, так что сейчас я – единственный обитатель Лаик, если, разумеется, не считать слуг и наводняющих старый дом кошек.

19 день месяца летних Молний 392 года круга Скал.

Сегодня капитан Арамона не отпустил унаров в Кабитэлу. Объяснить причину он счел излишним. Я не собирался покидать Лаик, но одно дело остаться по собственному желанию, а другое по приказу наглого безграмотного солдафона. Запретив нам покидать поместье, капитан куда-то уехал, а вслед за ним отбыл и отец Герман. Я стоял на крыльце, когда туда подвели серого в яблоках коня, без сомнения, стоящего больше, чем мое годовое жалование. В средствах наш скромный клирик не стеснен, что лишний раз заставляет задуматься, что ему здесь нужно. Олларианец вышел из дома в черном костюме для верховой езды, причем цвет был единственной уступкой сану. У меня не было ни малейшего желания разговаривать с этим человеком, но аспид поздоровался, и мне пришлось ответить.

- Вы, вероятно, гадаете, что случилось? – вопрос, как и все вопросы Германа нес в себе скрытую издевку, но я и впрямь хотел знать.